огня: в плавильной печи грозно ревело пламя. Вокруг, как тени, стояли похожие на демонов люди в прокопченной, багровой от пламени одежде, дожидаясь минуты, когда тонны чугуна расплавятся, превратятся в огненную жидкость, которая с тяжелым, приглушенным всплеском польется в готовые принять ее хрупкие формы из тонкого черного песка. Жара была страшная, и красный отблеск с каждой минутой становился все более ярким, — полицейские замерли, потрясенные этим новым для них зрелищем. Затем черные фигуры, вооруженные причудливыми черпаками, подступили к огнедышащей пасти печи, и ослепительно сверкающий металл потек по формам. Снова раздался гул голосов — теперь можно было и поговорить, и передохнуть, и вытереть с лица пот. После чего рабочие снова взялись за дело.

Полицейский № Б72 опознал в Джеме человека, который ссорился с мистером Карсоном; тогда двое других полицейских подошли к Джему и арестовали его, сказав, в чем он обвиняется и на каких основаниях. Джем не оказал сопротивления, но был явно удивлен случившимся. Он подозвал одного из рабочих и попросил передать матери, что у него случилась беда и он сегодня не вернется домой. Ему не хотелось, чтобы она немедленно узнала, что произошло на самом деле.

Итак, сон миссис Уилсон был снова прерван совсем как в первый раз, словно повторяющийся кошмар.

— Хозяйка! Хозяйка! — послышалось снизу.

Опять это был какой-то рабочий, только на этот раз более закопченный.

— Что вам надо? — раздраженно спросила она.

— Да ничего… Только вот… — забормотал рабочий, человек добрый и сердечный, но лишенный всякой изобретательности и фантазии.

— Ну говорите, что ли, и ступайте.

— У Джема случилась беда, — повторил он слова Джема, не в состоянии придумать ничего другого.

— Беда? — испуганно вскрикнула мать. — Беда! О господи, конца не видно нашим бедам. Какая беда у него случилась? Да говорите же! Заболел он? Деточка моя! Заболел? — преисполняясь все большего ужаса, спросила она.

— Да нет, нет, не то. Он здоров. Он только велел мне сказать: «Скажи матери, что у меня случилась беда и я не смогу сегодня прийти домой».

— Он не придет сегодня домой? А что же мне делать с Элис? Я совсем изведусь, если буду так сидеть подле нее. Мог бы все-таки прийти и помочь мне.

— Да не может он! — сказал рабочий.

— Сами же говорите, что он здоров, — и вдруг не может? Чепуха! Просто он, наверное, загулял, хоть прежде за ним этого не водилось. Ну, я ему задам, когда он придет.

Рабочий повернулся и направился было к двери: он не решался сказать что-либо в оправдание Джема. Но миссис Уилсон не дала ему уйти.

— Нет, вы не уйдете, пока не скажете мне, что он задумал, — заявила она, становясь между ним и дверью. — Я вижу, что вы все знаете, и, чего бы мне это ни стоило, я тоже узнаю.

— Не беспокойтесь, хозяйка, и так всё скоро узнаете!

— Не скоро, а говорят вам, что сейчас. Почему это он не может прийти домой и помочь мне ухаживать за больной? И так я всю прошлую ночь глаз не сомкнула.

— Ну, раз уж вам так хочется знать, извольте, — не выдержав, признался бедняга. — Его забрала полиция.

— Моего Джема?! — в исступлении воскликнула мать. — Ах ты, врун этакий! Да мой Джем никому в жизни зла не сделал. Врун, вот ты кто.

— А вот сейчас сделал, — в свою очередь рассердившись, заявил рабочий. — Доказано, что это он застрелил вчера вечером молодого Карсона.

Она подалась было вперед, намереваясь ударить этого человека, сказавшего страшную правду, но старость и материнское горе сломили ее, и, опустившись на стул, она закрыла лицо руками. Рабочий не мог оставить ее в таком состоянии.

— Голубчик, скажите мне, что вы пошутили, — слабым, каким-то детским голоском взмолилась она наконец. — Вы уж простите меня, если я вас обидела, только скажите, что вы пошутили. Вы не знаете, что значит для меня Джем!

И она тревожно и робко посмотрела на него.

— Очень бы мне хотелось, чтоб это была шутка, хозяйка, но то, что я сказал, — правда. Его арестовали по обвинению в убийстве. Около того места, где был убит мистер Карсон, нашли пистолет Джема, а несколько дней назад один полицейский слышал, как они ссорились из-за какой-то девушки.

— Из-за девушки?! — снова возмутилась мать, хотя на прежний гнев у нее уже не хватило сил. — Да мой Джем был какой благонравный-то, как, как… — она помедлила, подбирая сравнение, — как Люцифер, а ведь он, ты знаешь, был ангел. Мой Джем не такой, чтобы ссориться из-за девчонки.

— И все же именно так оно и было. Полиции даже известно ее имя. Полицейский слышал, как они ее называли. Какая-то Мэри Бартон — вот как ее зовут.

— Мэри Бартон! Грязная потаскушка! Чтобы из-за нее мой Джем попал в такую беду! Ну, я ей все выскажу, пусть только придет сюда! Ах, бедный мой Джем! — воскликнула она, раскачиваясь из стороны в сторону. — Да, а что это ты говорил про пистолет?

— Что его пистолет нашли возле того места, где произошло убийство.

— Вот уж вранье. Только недавно приходил человек с этим пистолетом — он в целости и сохранности. Я его собственными глазами видела меньше часа тому назад.

Рабочий покачал головой.

— В самом деле, видела. Он у приятеля Джема, которому Джем одолжил его.

— А вы знаете этого человека? — спросил рабочий, который искренне тревожился за Джема и увидел в словах его матери луч надежды.

— Да нет, не знаю. Но он был одет как рабочий.

— А может, это переодетый полицейский?

— Нет, этого они не сделают — обмануть мать, чтобы она наговорила на собственного сына! Да это все равно что сварить козленка в молоке его матери. А это запрещено в Писании.

— Ну не знаю, — сказал рабочий.

Вскоре он ушел: ему было тяжело смотреть на ее горе, а утешить ее он не мог. Она попыталась было удержать его, но он ушел. И она осталась одна.

Миссис Уилсон не поверила, что Джем может быть виновен. Скорее она поверила бы тому, что солнце — не огненный шар. И тем не менее ее душу томили горе, отчаяние, а порой и гнев. Она рассказала о случившемся бредившей Элис, надеясь найти у нее сочувствие, но ее ждало разочарование: Элис лежала такая же спокойная и улыбающаяся и продолжала что-то бормотать о своей матери и о счастливых днях детства.

Глава XX

Сон Мэри… и пробуждение

В последнем беспробудном сне

Под виселицей он лежал,